ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
Посвящаю памяти брата Малиновского В.А. (1940 - 2006)
Когда началась Великая Отечественная война, мне было два с половиной года. Как и всем, пришлось испытать много бед и лишений. Лето сорок первого года наша московская семья: отец мать, я и младший братик, которому было шесть месяцев отроду, проводила на дачном участке в посёлке «Авиаработник» недалеко от станции Полушкино Белорусской железной дороги, примерно в семидесяти километрах западнее Москвы. Дачи ещё не было, отец только начинал её строить. Жили у соседей. И вот -война! Мать решила оставаться на месте, в Москву не возвращаться, видимо надеясь, что война скоро кончится. Но события развивались трагически. К октябрю немец оказался в десяти километрах от нас. Отца забрали на военный завод на казарменное положение, и за всю войну я его не помню. Мать с двумя малышами села в пригородный поезд на Москву. Тогда электричек не было, пригородные поезда тянули паровозы. Так этот поезд, со слов мамы, добирался до Белорусского вокзала шесть (!) часов: дорога работала на войну, зелёная улица - военным.
Что я помню? Заклеенные крест-на-крест бумажными лентами оконные стёкла, чёрные маскировочные шторы. Когда начались налёты вражеской авиации, бомбёжка, мама рассказывала, как таскала нас с братиком в бомбоубежище, в соседнюю школу. И вот как-то раз по сигналу «воздушная тревога» она, уставшая, не потащилась в эту школу, а ограничилась тем, что спустилась в подвальный этаж нашего дома. И как раз в школу было прямое попадание бомбы самого крупного калибра в 500 кг. В это время в школе находился большой отряд ополченцев. И все они, и те из жителей, кто был в бомбоубежище - все погибли. Школа была полностью разрушена. Взрывной волной в нашей квартире выбило стёкла, двери, у соседей упал шкаф с посудой. Мама рассказывала, что наш дом покинули все мыши и крысы до самого конца войны.
Вскоре сократили подачу электроэнергии населению. В комнате появились керосиновая лампа и «коптилка» - маленькая масляная плошка с фитильком. Мне запомнились пугающие мечущиеся тени на потолке от всех предметов, так как пламя коптилки «плясало» от каждого движения воздуха в комнате. Потом отключили паровое отопление в нашем пятиэтажном доме - в котельную не было подвоза угля. В комнате сложили печку прямо на старинном дубовом паркете, а трубу вывели в форточку. В эвакуацию мама ехать отказалась, у неё, кроме двух малолеток, был ещё сынок-подросток от первого брака, и он болел костным туберкулёзом и находился в больнице. Мама не работала, получала хлеб по карточке «иждивенки» меньше, чем полагалось по детской карточке. Мама меняла на продукты разное барахло на рынке, но это скоро закончилось. Всё время хотелось есть. Ели котлеты из картофельных очисток, детям выдавали рыбий жир. Б-рр!
Спасаясь от холода, мама, братик и я спали на одной кровати. Однажды чуть не сгорели. Мамы не было дома, мы с братом достали из печки красные угольки поиграть, начал тлеть паркет, запахло дымом, мы испугались и спрятались под кровать. Хорошо, что в это время мама вернулась и быстро одеялом загасила огонь, а то бы...
Хотя мы сами были полуголодные, особенно мама, я хорошо помню, что к нам с верхнего этажа часто приходила слепая старушка Елизавета Дмитриевна, и мама поила её чаем и делилась с ней последим куском и теплом. Помню, к лету 43-го года мама вязала нам тапочки из шпагата, а на подмётки подшивала куски, вырезанные из автомобильной камеры. Зиму мы ходили в «бурках» - стёганных из старого одеяла, а подмётки всё из той же камеры, сверху надевали галоши. Мама была искусница. Братик Витя щеголял в «гимнастёрке» из... бумазеи.С этой «гимнастёркой» связан такой случай. Приходит к нам милиционер с проверкой документов и говорит маме: «А что же вы не сообщили, что у вас живёт военный?» Мама удивлённо пожимает плечами. «Так вот же он!» Милиционер указывает на трёхлетнего брата в «гимнастёрке». Общий смех.
Всё умела сшить, связать мама. Никогда не унывала. Но от постоянных недоеданий у неё началась дистрофия, она чуть не умерла Её положили в больницу, а нас с братом определили в детский дом. Там мы пробыли половину 44-го года. Помню, было уже лето, к детям приезжают родные, к нам никто не приходит. И вот однажды мне говорят: «Иди, к тебе мама приехала!» По дорожке идёт мама, худая-худая, бледная, в чём дух держится, я кидаюсь к ней. Она достаёт какой-то гостинец и ... куклу. Я не верю своим глазам. До этого у меня никаких игрушек не было. Кукла была тряпичная. Личико куклы из розового трикотажа, волосики пришиты белые. Платье из хлопчато-бумажной ткани защитною цвета, на голове такая же пилотка. Я эту куклу на всю жизнь запомнила. Но не долго она меня радовала, вскоре брат её «распотрошил». Как я плакала!
Мы были очень бедны, но дома была библиотека из детских книжек. Мама нам читала сказки Пушкина, русские народные сказки, Андерсена, басни Крылова, «Маугли» Киплинга. Ещё у нас были два тома «Жизнь животных» Брэма, и мы любили рассматривать картинки. В пять лет я научилась читать и писать. Произошло это так. Я заболела ветрянкой, и меня положили в детскуо больницу. В палате девочки постарше писали записки своим мамам. И мне захотелось написать маме записку. Я попросила девочек меня научить и быстро усвоила буквы и их написание. Как удивилась мама, когда ей передали моё письмо! Она долго его хранила и всегда вспоминала этот случай.
Хорошо помню, как на набережной Москвы-реки между Крымским мостом и Б. Каменным, куда выходил наш 1-й Бабьегородский переулок, смотрели салюты. Это было необыкновенно красиво. Прожекторы крестами высвечивали небо, загорались гроздья разноцветных огней и отражались в Москве-реке. Салют в День Победы был особенным. На аэростатах в небе был подвешен огромного размера портрет Сталина и подсвечивался прожекторами.
Война закончилась, но голодное детство продолжалось. Карточчки отменили в 47-м году. Наша семья питалась почти одной овсянкой: суп, каша, кисель, оладьи - всё из овсянки. Так я её по том лет двадцать видеть не могла. Впервые я наелась досыта, когда мне было 11 лет. И это была молочная сладкая манная каша!
